. Потом, в августе 1941 года, меня отправили в Равенсбрюк, печально известный женский концлагерь, примерно в 80 километрах к северу от Берлина (Германия).

«Не унывай, дорогая»

По прибытии нам сказали, что мы можем вернуться домой, если подпишем заявление об отречении от веры. Я, конечно же, отказалась. Тогда мне приказали отдать свои вещи, идти в душевую и там раздеться. В душевой со мной оказались некоторые христианские сестры из Нидерландов. Нам выдали лагерную одежду, на которой был нашит лиловый треугольник, а также тарелку, кружку и ложку. Первую ночь мы провели в бараке для новоприбывших. Там впервые после моего ареста я расплакалась. «Что же будет? Сколько я здесь проведу?» — плакала я. Честно говоря, к тому времени мои отношения с Иеговой еще не были такими близкими, ведь я знала истину только несколько месяцев. Мне еще предстояло многому научиться. На следующий день во время переклички одна сестра из Нидерландов, должно быть, заметила мое подавленное состояние. Она сказала: «Не унывай, дорогая. Выше голову! Мы справимся!»

После переклички нас привели в другой барак, где было несколько сотен христианских сестер из Германии и Нидерландов. Некоторые немецкие сестры жили в этом бараке уже больше года. Общение с ними укрепило меня, и мое настроение поднялось. На меня также произвело большое впечатление то, что барак, где жили наши сестры, был намного чище, чем другие бараки в лагере. Помимо того, что он был чистым, его также знали как место, где никогда не воровали, не сквернословили и не ссорились. Несмотря на жестокие условия, с которыми мы столкнулись в лагере, наш барак был похож на чистый остров в грязном море.

Жизнь в лагере

В лагере мы работали много, а ели очень мало. Утром надо было вставать в пять часов, и вскоре после этого начиналась перекличка. Охранницы заставляли нас стоять на улице примерно по часу в любую погоду. В пять часов вечера, после утомительного трудового дня, перекличку повторяли. Потом мы ели немного супа и хлеба и изнуренными ложились спать.

Каждый день, кроме воскресенья, меня отправляли работать на ферму, где я косила косой пшеницу, копала канавы и убирала за свиньями. Хотя работа была тяжелой и грязной, я выполняла ее день за днем, поскольку была еще молодой и довольно сильной. Я также поддерживала себя тем, что во время работы пела основанные на Библии песни. Но каждый день я тосковала по мужу и дочке.

Нам выдавали очень мало еды, но все сестры старались каждый день откладывать кусочек хлеба. Поэтому по воскресеньям, когда нам удавалось собираться вместе и разговаривать на библейские темы, у нас было чуть больше еды, чем обычно. Мы не имели библейской литературы, но я внимательно слушала, как верные сестры из Германии, которые были старше меня, обсуждали духовные вопросы. Мы даже отпраздновали Вечерю воспоминания смерти Христа.

Подавленность, сожаление и ободрение

Иногда нам давали работу, которая была напрямую связана с военными действиями нацистов. Поскольку мы сохраняли нейтралитет в политических конфликтах, все сестры с мужеством отказывались выполнять эту работу, и я следовала их примеру. В качестве наказания нас на несколько дней лишали еды и нам часами приходилось стоять на перекличке. Однажды зимой нас заперли на 40 дней в неотапливаемый барак.

Нам, Свидетелям Иеговы, все снова и снова говорили, что нас освободят и мы сможем вернуться домой, если подпишем заявление об отречении от веры. После того как я провела в Равенсбрюке больше года, я чувствовала себя очень подавленной. Желание увидеть мужа и дочку стало таким сильным, что я подошла к охранницам, взяла у них заявление, в котором говорится, что я больше не являюсь Исследователем Библии, и подписала его.

Узнав об этом, некоторые сестры стали избегать меня. Однако две пожилые немецкие сестры, Хедвиг и Гертруд, разыскали меня и заверили в своей любви. Пока мы работали вместе в свинарнике, эти сестры вежливо объяснили мне, насколько важно сохранять непорочность перед Иеговой и что мы докажем свою любовь к нему тем, что не поступимся своими убеждениями. Меня глубоко затронула их материнская забота и нежная любовьa. Я понимала, что поступила неправильно, и хотела, чтобы мое заявление аннулировали. Как-то раз вечером я рассказала одной сестре о своем решении попросить об аннулировании заявления. Очевидно, кто-то из лагерного начальства услышал наш разговор, потому что в тот же вечер меня неожиданно освободили и отправили на поезде в Нидерланды. Одна из надсмотрщиц — я до сих пор помню ее лицо — сказала мне: «Ты все еще Бибельфоршер (Исследователь Библии), и всегда им будешь». Я ответила: «Да, буду, если это угодно Иегове». Но все же я думала, как мне отказаться от этого заявления.

Один из пунктов заявления гласил: «Я заверяю этим, что больше никогда не буду сотрудничать с Обществом Международных Исследователей Библии». Я знала, как мне поступить! В январе 1943 года, вскоре после приезда домой, я снова стала участвовать в проповеднической работе. Конечно, если бы во время проповеди о Божьем Царстве нацисты схватили меня второй раз, наказание было бы жестоким.

Также, чтобы показать Иегове свое искреннее желание верно служить ему, мы с мужем снова предложили, чтобы курьеры и разъездные надзиратели останавливались в нашем доме. Как я была благодарна за то, что получила еще одну возможность доказать свою любовь к Иегове и к его народу!

Один из ярких моментов в моей жизни произошел в 1995 году. Я получила приглашение приехать в Равенсбрюк, когда там отмечалась памятная дата. В Равенсбрюке я встретила сестер, с которыми находилась в лагере и которых не видела более 50 лет! Какой же незабываемой и воодушевляющей была эта встреча! Мы также могли побуждать друг друга к тому, чтобы ждать того дня, когда наши умершие близкие вернутся к жизни.

[Иллюстрация, страница 12]

В 1995 году я присутствовала на воодушевляющей встрече. Я в первом ряду, вторая слева