Иду по стопам родителей

РАССКАЗАЛА ХИЛЬДА ПАДЖЕТТ

«Моя жизнь посвящена служению Всевышнему,— говорилось в газетном сообщении,— и я не могу служить двум господам». С этими словами я обратилась в 1941 году к должностным лицам Британского министерства по труду и национальной службе, объясняя причину, по которой я отказывалась от выданного ими направления на работу в госпиталь во время Второй мировой войны. Вскоре после этого я предстала перед судом и была приговорена за этот отказ к трем месяцам тюремного заключения.

ПОЧЕМУ я попала в такое затруднительное положение? Нет, это была не юношеская причуда и не дух неповиновения. Отнюдь нет, причины этого уходили корнями в прошлое, когда я была еще ребенком.

Рвение отца в деле Царства

Я родилась 5 июня 1914 года в местечке Хорсфорт вблизи города Лидс на севере Англии. Мои родители, Аткинсон и Патти Паджетт, были преподавателями воскресной школы и членами хора церкви первометодистов, где папа играл на органе. Когда я была ребенком, в нашем доме царило счастье, и была только одна причина, которая омрачала его. Папу тревожили события, происходящие в мире. Он ненавидел войну и насилие и доверял библейской заповеди «не убивай» (Исход 20:13).

В 1915 году правительство призвало молодых людей добровольно пойти в армию и тем самым избежать призыва. Испытывая некоторые опасения, папа простоял весь день под дождем в очереди, чтобы записаться в солдаты. Но на следующий же день его жизнь круто изменилась!

Папа работал водопроводчиком в большом доме и обсуждал с другими рабочими мировые события. Садовник дал ему маленький трактат «Сбор сокровищ Господа». Папа принес его домой и несколько раз перечитал. «Если это правда,— сказал он,— то все остальное — ложь». На следующий день он попросил дать ему больше информации и три недели все ночи напролет изучал Библию. Он понял, что нашел истину! В воскресенье, 2 января 1916 года, он написал в своем дневнике: «Утром ходил в церковь, а вечером пошел в МОИБ [Международное Общество Исследователей Библии, как тогда назывались Свидетели Иеговы в Англии], изучали Евреям 6:9—20 — это мой первый визит к братьям».

Сопротивление не заставило себя ждать. Наши родственники и друзья по церкви решили, что папа сошел с ума. Но он принял твердое решение. Смыслом его жизни стали встречи и изучение, и к марту он символизировал свое посвящение Иегове водным крещением. Несколько недель папа ходил на собрания один, но потом мама сдалась. Она положила меня в коляску и отправилась в находившийся в восьми километрах Лидс, успев только к концу встречи. Можете представить себе радость отца. С тех пор наша семья была объединена в служении Иегове.

Папино положение было очень трудным — сначала доброволец, а через несколько недель — отказник от службы в армии по религиозным соображениям. Когда его призвали, он отказался взять в руки оружие, и в июле 1916 года предстал перед первым из пяти в его жизни военных судов, который приговорил его к 90 дням тюремного заключения. Когда истек первый срок, у папы был двухнедельный перерыв, затем снова суд и еще 90 дней заключения. После отбывания второго срока папу перевели в Медицинскую службу Королевской армии и 12 февраля 1917 года отправили на военном корабле в Руан (Франция). В своем дневнике он написал, что его положение с каждым днем становилось все отвратительнее для него. Он понимал, что просто помогал раненым солдатам поправиться, чтобы они могли воевать дальше.

И снова отец отказался сотрудничать. На этот раз военный суд приговорил его к пяти годам заключения в Британской военной тюрьме в Руане. За то, что папа продолжал просить о переводе в гражданскую тюрьму как отказника от военной службы по религиозным соображениям, его на три месяца сажали на хлеб и воду, затем кормили обычной тюремной едой, пока он не набирал нормальный вес, а потом все повторяли снова. Он содержался в наручниках, днем его руки были связаны за спиной, а ночью и во время еды — впереди. На папиных запястьях — там, где слишком маленькие для него наручники врезались в тело, вызывая появление гноящихся ран,— на всю жизнь остались шрамы. Папины ноги заковали в кандалы, которые прикреплялись к талии.

Военные власти старались всеми силами сломить его дух, но безрезультатно. У него забрали Библию и книги. Он не получал писем из дома и сам не мог посылать письма. Спустя два года папа решил продемонстрировать свою искренность, объявив голодовку. Он держался семь дней без воды и пищи, после чего его с серьезным заболеванием перевели в тюремную больницу. В результате папа доказал свою искренность, но чуть не потерял жизнь. Позднее папа признался, что был неправ, рискуя своей жизнью, и что он никогда не сделал бы этого снова.

Когда в 1918 году закончилась война, папа все еще был в тюрьме в Руане, но в начале следующего года его перевели в гражданскую тюрьму в Англии. Представьте, как он обрадовался, когда получил сразу все накопившиеся мамины письма и посылки, свою бесценную Библию и книги! Папу поместили в Винчестерскую тюрьму, и там он встретил молодого брата, которому пришлось пережить подобные испытания в военное время. Этого брата звали Франк Плат, и впоследствии он долгие годы служил в лондонском Вефиле. Они договорились встретиться на следующий день, но Франка куда-то перевели.

Двенадцатого апреля 1919 года мама получила телеграмму: «Аллилуия! Возвращаюсь домой — звоню в лондонский Вефиль». Какое счастье после трех лет испытаний, тревог и разлуки! Первой мыслью папы было позвонить в лондонский Вефиль и встретиться со служившими там братьями. В Вефиле, на Кравен террас, 34, его ждал радушный прием. Приняв ванну, побрившись и надев взятые на время костюм и шляпу, папа отправился домой. Можете ли вы представить себе нашу встречу? Мне было около пяти лет, и я не помнила его.

Первой встречей собрания, на которой присутствовал папа после освобождения, была Вечеря воспоминания. А первым, кого он увидел, поднимаясь по лестнице в зал, оказался Франк Плат, которого перевели в военный госпиталь в Лидсе. С какой радостью они делились друг с другом своими впечатлениями! С той минуты и до выписки Франка наш дом стал для него вторым домом.

Верное служение мамы

Все время, пока папы не было дома, мама подрабатывала прачкой, чтобы пополнять свой скудный доход, получаемый от правительства. Братья были очень добры к нам. Каждые несколько недель один из старейшин собрания вручал маме маленький конверт с анонимным денежным подарком. Мама всегда говорила, что именно любовь братьев сблизила ее с Иеговой и помогла пережить те трудные времена. Пока не было папы, мама верно посещала встречи собрания. Самым страшным испытанием было для нее то, что больше года она ничего не знала о папе: жив ли он или умер. Мало того, в 1918 году мы с мамой заболели «испанкой». Вокруг умирали люди. Соседи приходили помочь соседям, заражались и умирали сами. Вне всякого сомнения, сопротивляемость людей инфекции снижалась из-за тогдашней нехватки продовольствия.

Какими же правдивыми оказались для нашей семьи слова апостола Петра: «Бог... по кратковременном страдании вашем... да укрепит [вас], да соделает непоколебимыми»! (1 Петра 5:10). Страдания, которые пережили мои родители, помогли им развить непоколебимую веру в Иегову, абсолютную уверенность в том, что он заботится о нас и ничто не может отделить нас от Божьей любви. Воспитываться в такой вере было для меня особым благословением (Римлянам 8:38, 39; 1 Петра 5:7).

Служение в юности

Когда папу освободили, смыслом нашей жизни стало служение делу Царства. Я не помню, чтобы когда-нибудь я пропускала встречи, за исключением тех случаев, когда болела. Вскоре после возвращения домой папа продал свой фотоаппарат и мамин золотой браслет, чтобы выручить деньги для поездки на конгресс. Хотя мы не могли позволить себе брать отпуска, мы никогда не пропускали подобные мероприятия, даже если они проводились в Лондоне.

Первые два-три года после войны были временем освежения. Папа и мама пользовались любыми возможностями быть среди братьев и общаться с ними. Я помню, как мы ходили в гости к другим братьям и сестрам, и я, в то время маленькая девочка, сидела и рисовала, а старшие часами говорили друг с другом о новом понимании истины. Совместные беседы, пение под аккомпанемент органа и радость от приятного общения приносили им огромное счастье и освежение.

В вопросах моего воспитания родители были очень строгими. В школе я выделялась на фоне других и уже в пять лет читала «Новый Завет», пока мои одноклассники учили катехизис. Позднее меня выставляли напоказ перед всей школой как «религиозную отказницу» за то, что я не принимала участия в праздновании дней памяти погибшихa. Я не сожалею о том, что меня так воспитывали. Фактически, это было защитой и помогало устоять на ‘узком пути’. Куда бы ни шли родители — на собрание или в проповедь — я была с ними (Матфея 7:13, 14).

Я прекрасно помню то воскресенье, когда впервые начала проповедовать сама. Мне было всего 12 лет. Помню также, как подростком я однажды в воскресенье заявила, что останусь дома. Никто не осудил меня, не стал принуждать идти проповедовать, и я осталась дома, читая в саду Библию и чувствуя себя ужасно несчастной. Спустя неделю или две такого поведения я сказала отцу: «Я думаю сегодня утром пойти вместе с вами!» С тех пор я никогда не оглядывалась назад.

Каким чудесным был 1931 год! И не только потому, что мы получили новое название — Свидетели Иеговы, но и потому, что на национальном конгрессе в Александра Палас в Лондоне я крестилась. Я никогда не забуду тот день. Мы надевали длинные черные платья, и мое оказалось мокрым, потому что в нем уже крестилась другая кандидатка!

В детстве я стремилась стать распространителем литературы, как тогда назывались полновременные проповедники. Чем старше я становилась, тем больше мне хотелось делать в служении Иегове. Поэтому в марте 1933 года, в возрасте 18 лет, я влилась в ряды полновременных служителей.

Особую радость нам приносили «пионерские недели» в некоторых крупных городах, когда до дюжины полновременных служителей собирались вместе, останавливались у местных братьев и работали как одна команда. Мы вручали брошюры религиозным руководителям и другим известным людям. Чтобы подходить к ним, нужна была храбрость. Чаще всего нас встречали с презрением, и многие двери просто захлопывались у нас перед носом. Но это не беспокоило нас, настолько мы были вдохновлены тем, что нас бранили за имя Христа (Матфея 5:11, 12).

В Лидсе мы приспособили для перевозки граммофонов ручную тележку, трехколесный велосипед, папин мотоцикл с коляской, а позднее и папину машину. Два брата выходили с граммофоном на улицу, ставили пластинку с музыкой, чтобы привлечь внимание людей и побудить их подойти к дверям, а потом ставили пластинку с пятиминутной речью брата Рутерфорда. После этого братья переходили на другую улицу, а мы — возвещатели — шли за ними и предлагали людям библейскую литературу.

Несколько лет подряд, каждое воскресенье вечером, после собрания, мы ходили на Ратушную площадь, где находился уголок оратора, и поддерживали своим вниманием прослушивание одной из часовых речей брата Рутерфорда, раздавая листовки и беседуя со всеми, кто проявлял интерес. Мы стали там хорошо известны. Даже полиция уважала нас. Однажды вечером мы собрались как обычно, но вдруг вдалеке послышались звуки барабанов и оркестра. Вскоре на дороге показалась колонна фашистов, состоявшая примерно из ста человек. Они промаршировали позади нас и остановились, высоко подняв свои знамена. Музыка смолкла и воцарилась тишина, в которой гремел голос брата Рутерфорда: «Пусть они салютуют своим знаменам и прославляют людей, если им угодно. Мы будем поклоняться только Иегове, нашему Богу, и прославлять только его!» Мы ждали, что же будет дальше! Но не случилось ничего кроме того, что они получили прекрасное свидетельство, а полиция заставила их молчать, так что мы могли дослушать ту публичную речь до конца.

К тому времени нам на помощь пришел патефон, что позволило дать грандиозное свидетельство. Стоя у дверей, мы не сводили глаз с пластинки, поощряя людей прослушать до конца пятиминутную запись с библейской проповедью. Домовладельцы часто приглашали нас войти в дом и с радостью соглашались, чтобы мы пришли снова с другими записями.

Очень напряженным и трудным был 1939 год, когда бывали вспышки сопротивления и насилия. Перед одним из наших конгрессов братья столкнулись с довольно сильными уличными беспорядками и гневом толпы. Поэтому они составили план, по которому во время конгресса специальная группа братьев на машинах отправлялась проповедовать в опасных местах, а сестры и другие братья — там, где было поспокойнее. Работая с группой на одной из улиц, я зашла в проход, чтобы подойти к домам, которые стояли в глубине. Стоя у дверей, я услышала шум — на улице раздавались крики и возгласы. Я продолжала разговаривать с человеком у дверей до тех пор, пока шум не прекратился. Затем я снова вышла по проходу на улицу и узнала, что кричали другие братья и сестры, которые испугались, когда потеряли меня из виду! Позднее в тот же день нарушители порядка все же попытались сорвать нашу встречу, но братья выдворили их.

Разгорается Вторая мировая война

К этому времени был объявлен призыв, и многих молодых братьев посадили в тюрьму на срок от 3 до 12 месяцев. Папа получил дополнительное преимущество — посещать заключенных братьев. Каждое воскресенье он проводил в местной тюрьме изучение «Сторожевой башни». Вечером по средам он посещал братьев в их камерах. Пережив длительное и трудное тюремное заключение во время Первой мировой войны, папа был особенно рад служить тем, кто проходил через такие же испытания. Он делал это на протяжении 20 лет, до самой своей смерти в 1959 году.

К 1941 году мы начали привыкать к той злобе и враждебности, с которой многие относились к нашей позиции нейтралитета. Было нелегко стоять на улице с журналами и терпеть такое отношение. В то же время мы с радостью помогали беженцам, которые обосновались в нашей местности. Латыши, поляки, эстонцы, немцы — какое было счастье видеть их глаза, которые загорались радостью при виде «Сторожевой башни» или «Утешения» (сегодня это «Пробудитесь!») на их родном языке!

А потом подошло время и для испытания моей позиции нейтралитета во Второй мировой войне. Тюремная жизнь показалась мне суровой, ведь 19 из 24 часов в сутки я проводила взаперти в камере. Самыми трудными были первые три дня, потому что я была одна. На четвертый день меня вызвали в кабинет начальника тюрьмы, и я увидела, что там стояли еще две девушки. Одна из них прошептала мне: «За что тебя посадили?» Я ответила: «Ты удивишься, если узнаешь». Напряженным шепотом она спросила: «Ты — СИ?» Другая девушка услышала ее и спросила нас обеих: «Вы — СИ?», и мы все трое обнялись. Больше мы не были одиноки!

Прекрасное полновременное служение

Выйдя из тюрьмы, я продолжила полновременное служение вместе с одной 16-летней девушкой, которая только что оставила школу. Мы перебрались в красивый город Илкли на границе района Йоркшир-Дейлса. В течение полугода мы изо всех сил старались найти подходящее место для проведения встреч. Наконец нам удалось арендовать небольшой гараж, который мы приспособили под Зал Царства. Нам очень помог папа: он позаботился об освещении и отоплении. Кроме того, он украсил здание для нас. Много лет нас поддерживало ближайшее собрание, присылая каждую неделю братьев с публичными речами. С благословения Иеговы мы процветали и росли, и в конце концов у нас было организовано собрание.

В январе 1959 года папа внезапно заболел. Меня вызвали домой, а в апреле он умер. Следующие годы были тяжелыми. Мамино здоровье ухудшалось, а вместе с ним ухудшалась и ее память, превращая мою жизнь в борьбу. Но меня поддерживал дух Иеговы, и я смогла заботиться о маме до самой ее смерти в 1963 году.

В моей жизни было так много благословений Иеговы. Их слишком много, чтобы написать обо всех. Я видела, как росло и четыре раза делилось мое родное собрание, посылая возвещателей, пионеров и даже миссионеров в другие страны, такие далекие, как Боливия, Лаос и Уганда. Мне не предоставилась возможность выйти замуж и создать семью. Но это не печалит меня, я слишком занята для этого. Хотя у меня нет родственников, но у меня много, даже во сто крат больше, детей и внуков в Господе (Марка 10:29, 30).

Я часто приглашаю к себе молодых пионеров и других юных возвещателей, чтобы порадоваться христианскому общению. Мы вместе готовимся к изучению «Сторожевой башни». Кроме того, мы делимся интересными случаями и поем песни Царства, как это делали мои родители. Я остаюсь молодой и счастливой в окружении счастливой молодежи. Для меня нет более прекрасной жизни, чем жизнь в пионерском служении. Я благодарна Иегове, что у меня было преимущество пойти по стопам родителей. И я молюсь о том, чтобы вечно служить Иегове.

[Сноска]

[Иллюстрация, страница 23]

Хильда Паджетт с родителями, Аткинсоном и Патти.

[Иллюстрация, страница 23]

Трактат, который пробудил в папе интерес к истине.